Война у Титова пруда - Страница 17

Быстро разошлись и те, кто с самого утра пришел к Косте. Костя остался один. Он сходил в березовую рощу, находящуюся за огородом; там были сделаны укрытия для самокатов. Никто из ребят не показал сюда и носа. У всех нашлись какие-то неотложные дела, и все избегали своего командира. Костя вернулся к себе во двор, взял «Пятнадцатилетнего капитана» и попробовал читать. Но чтение не шло в голову. Впервые за свои двенадцать лет Костя почувствовал, что он в безвыходном положении. Он зашел в какой-то непонятный тупик и не знал, как из него выбраться. Мальчик не чувствовал за собой никакой вины, но от этого боль не уменьшалась. Ребята его оставили, может, даже смеются теперь над ним. Полководец без армии… А разве он напрашивался в полководцы? Выбирали сами, а теперь сами же и отвернулись. Косте было так тяжело, что просто не хотелось жить…

Так прошел день, и второй, и третий…

На четвертый день из города приехал дядя Петро. Он приезжал каждое лето и жил в Костиной хате. Отца своего Костя не помнил: он служил где-то аж в Туркестане на границе, и его там убили басмачи.

- Что раскис, герой? - спросил дядя.- Остался на второй год?

- Нет, просто так.- Косте не хотелось смотреть дяде в глаза.

- А ты за это время подрос. Такой стал парень. На турнике занимаешься? А как же ваша коммуна?

Костя молчал. Ему было стыдно. Дядя Петро был большой, сильный, умный и не приставал с расспросами. Он сначала побрился, потом, может, целый час мылся около колодца, брызгая на десять метров вокруг себя.

Пообедав, дядя открыл чемодан, достал оттуда новенькую волейбольную камеру и подал Косте.

- Ту, наверное, что привез в прошлом году, разбили,- улыбнулся он.- Разбили же, правда?

Костя заплакал. Он сдерживался как только мог, но слезы капали сами. Они сыпались, как боб, на босые Костины ноги, и не было им конца. Дядя молча сел рядом с племянником на скамейку и обнял его за плечи. И тогда Костя все ему рассказал, не утаив ни одной подробности.

- Ну, а теперь скажи, почему ты плакал? - спросил дядя Петро.

- Потому что я не виноват, а все меня не любят. Что я сделал этому Тарабану? Я его никогда не затрагивал первый, всегда он нападает. И наши ребята тоже хороши. Считают, что я один должен за всех отвечать…

- Ты плакал не из-за этого, Костя,- мягко сказал дядя Петро.- Вашим лее ребятам тоже обидно, что их разбили, но они не плачут. Они просто бросили тебя, и все. Ты им больше не нужен. Слушай теперь, что я тебе скажу. Ты хотел стать героем, но ничего из этого не вышло. Вот поэтому ты и плачешь и злишься.

Дядя говорил хорошо, сочувствуя Косте, слова его не обижали, на мальчик их не понимал. Зачем дядя говорит о геройстве? Разве он, Костя, требовал для себя большего, чем другие ребята? Он просто стоял за свою улицу.

- Я был равен со всеми,- проговорил Костя.- При чем здесь геройство?

- Тогда скажи, почему ты стал главным? - спросил дядя Петро.- Почему во дворе штаб коммуны?

Выбрали меня - и все.

- Так почему же ты обижаешься, когда тебя больше не хотят слушать? Тогда тебя выбрали, а теперь нет.

Костя ничего не ответил. Он не знал, что сказать. Мальчик только чувствовал, что дядя хочет его успокоить. Но боль и обида на улицу, которая не хочет его понимать, от этого не проходили.

- Живет, брат, в наших душах какая-то непонятная жажда героического,- говорил дядя.- Ты еще зеленый и ничего не понимаешь. Я и сам воевал, когда в твоем возрасте был. Японского микаду в «плен» брал, ночью на кладбище ходил. Страшно было, но шел, потому что честное слово дал, что ничего не боюсь. Только в то время у нас коммуны не было. Просто хвастались друг перед другом своей смелостью.

Первомайка знала, что к белобрысому Косте приехал в гости дядя из города. Но в штаб никто из ребят все равно не пришел. Кое-кто продефилировал по улице мимо Костиной хаты, косо посматривая в сторону двора. Может, ребята надеялись, что тут снова висит волейбольная сетка и Костя с дядей, как в прошлом году, играют в волейбол. Но не было ни мяча, ни сетки. Дядя с кривым садовничьим ножом ходил по саду и срезал сухие сучья. Костя, понурив голову, сидел на завалинке. Ребята отворачивались и шли своей дорогой.

На следующий день дядя снова завел разговор о геройстве. Он был веселый, смеялся, и ему, казалось, не было никакого дела до переживаний Кости.

- Не идут к тебе твои вояки, атаман,- подколол он Костю.- С чего бы это?

- Не идут и не нужно. Обойдусь без них.

- «Не нужно, не нужно». А сам надулся, как мышь на крупу. Лучше скажи, ты знаешь, чего хотят твои ребята?

- Ничего они не хотят,- ответил Костя со злостью.- Когда было все хорошо, так и они были хорошие. А когда плохо…

- Эге, атаману, брат, так рассуждать нельзя. Можешь злиться сколько себе хочешь, но делу этим не поможешь. Мяч у вас в прошлом году отобрали?

- В прошлом году… - Костя удивленно посмотрел на дядю.

- Так почему же в прошлом году ваша коммуна не распалась?

- Я придумал делать самокаты, потом мы в школе пьесу ставили. Ну и думали, что победим Тарабана…

- А в этом году, значит, не помогают и самокаты,- улыбнулся дядя.- Плохи дела твои, Костя…

Днем дядя ходил куда-то в село и на станцию, а под вечер возвратился домой необычайно веселый.

- Знаешь что, Костя,- сказал он,- на какого дьявола тебе этот Титов прудок? Видел я его. Это же не прудок, а какая-то грязная лужа. Смрад там стоит такой! Давай выкопаем новый.

- Вдвоем? - удивился Костя.

- Попробуем вдвоем, а там видно будет. Вечером, вооружившись лопатами, белобрысый Костя вместе с дядей Петром подались на первомайский выгон. Шли они и не видели, что за ними через щели в заборах следят любопытные глаза первомайских ребят. И когда дядя, сбросив верхнюю рубашку, взялся за лопату и стал вырезать ею дерн, подошло трое любопытных. Они были еще без лопат.